МОЛОДОСТЬ ПУШКИНА ПО РАССКАЗАМ ЕГО БРАТА, Л.С. ПУШКИНА

Пушкин в Царскосельском лицее. Художник Д.А. Белюкин. 1999 г.

Александр Сергеевич Пушкин родился в Москве 26 мая 1799 года*. До одиннадцатилетнего возраста он воспитывался в родительском доме. Страсть к поэзии проявилась в нем с первыми понятиями: на восьмом году возраста, умея уже чи­тать и писать, он сочинял на французском языке маленькие комедии и эпиграммы на своих учителей. Вообще воспитание его мало заключало в себе русского. Он слышал один французский язык; гувернер его был француз, впрочем, человек не глу­пый и образованный; библиотека его отца состояла из французских книг. Ребенок проводил бессонные ночи и тайком в кабинет отца пожирал книги одну за другою. Пушкин был одарен памятью неимоверною и на одиннадцатом году уже знал на­изусть всю французскую литературу.

*_______________

По старому стилю, 6 июня по новому.

В 1811 году открылся Царскосельский лицей, и отец Пушкина поручил своему брату Василию Льво­вичу отвезти его в Петербург для помещения в сие заведение, куда он и поступил в числе тридцати учеников, Тут развился его характер, любящий, пылкий и независимый.

Учился он легко, но небрежно; особенно он не любил математики и немецкого языка; на сем последнем он до конца жизни читал мало и не говорил вовсе. Поэзии предался он безгранично, и, имея четырнадцать лет отроду, написал «Воспоминания в Царском Селе», «Наполеон на Эльбе» и разные другие стихотворения, помещенный в тогдашних периодических и других изданиях и обратившие на него внимание. В свободное время он любил навещать Н.М. Карамзина, проводившего ежегодно летнее время в Царском Селе.

Карамзин читал ему рукописный труд свой и делился с ним досугом и суждениями. От Ка­рамзина Пушкин забегал в кружок лейб-гусарских офицеров и возвращался к лицейским друзьям с запасом новых впечатлений. Он во­обще любил своих товарищей и с некоторыми из них, особенно с бароном Дельвигом, был и остался постоянным другом.

После шестилетнего воспитания в лицее Пушкин вступил в Министерство Иностранных дел с чином коллежского секретаря. Аттестат, выданный ему из лицея, свидетельствовал, между прочим, об отличных его успехах в фехтовании и танцах и о посредственных в русском языке.

Портрет Пушкина в юношеские годы* 

По выходе из лицея Пушкин вполне воспользо­вался своею молодостью и независимостью. Его по оче­реди влекли к себе то большой свет, то шумные пиры, то закулисные тайны: он жадно, бешено преда­вался всем наслаждениям. Круг его знакомства и связей был чрезвычайно обширен и разнообразен. Тут началась его дружба с Жуковским, не изме­нившая ему до последней минуты. Поэзией Пушкин занимался мимоходом, в минуты вдохновенья. Он в это время написал ряд мелких стихотворений, заключенных поэмою «Руслан и Людмила». Четы­рехстопный ямб с рифмою сделался и оставался его любимым размером. В это время Пушкин не постигал стихов нерифмованных и по этому случаю смеялся над некоторыми сочинениями Жуковского. Он пародировал «Тленность» следующим образом:

Послушай, дедушка, мне каждый раз,

Когда взгляну на этот замок Ретлер,

Приходить в мысль: что, если это проза,

Да и дурная?

Жуковский этому смеялся, но не уверил Пушкина, что это стихи.

Известность Пушкина и литературная и личная с каждым днем возрастала. Молодежь твердила на­изусть его стихи, повторяла остроты его и рассказы­вала о нем анекдоты. Все это, как водится, было частью справедливо, частью вымышлено. Одно обстоя­тельство оставило Пушкину сильное впечатление. В это время находилась в Петербурге старая немка, по имени Кирхгоф. В число различных ее затей входило и гадание. Однажды утром Пушкин зашел к ней с несколькими товарищами. Г-жа Кирхгоф обратилась прямо к нему, говоря, что он — человек замечательный; рассказала вкратце его прошедшую и настоящую жизнь, потом начала предсказания сперва ежедневных обстоятельств, а потом важных эпох его будущего. Она сказала ему, между прочим: «Вы сегодня будете иметь разговор о службе и получите письмо с деньгами». О службе Пушкин никогда не говорил и не думал; письмо с деньгами полу­чить ему было неоткуда; деньги он мог иметь только от отца, но, живя у него в доме, он получил бы их, конечно, без письма. Пушкин не обратил большого внимания на предсказания гадальщицы. Вечером того дня, выходя из театра до окончания представления, он встретился с генералом Орловым. Они разговорились. Орлов коснулся до службы и советовал Пушкину оставить свое министерство и надеть эполеты. Разговор продолжался довольно долго; по крайней мере, это был самый продолжи­тельный из всех, которые он имел о сем пред­мете. Возвратясь домой, он нашел у себя письмо с деньгами: оно было от одного лицейского това­рища, который на другой день отправлялся за гра­ницу; он заезжал проститься с Пушкиным и заплатить ему какой-то карточный долг еще школьной их шалости. Г-жа Кирхгоф предсказала Пушкину его изгнание на юг и на север, рассказала разные обстоятельства, с ним впоследствии сбывшиеся, пред­сказала его женитьбу и, наконец, преждевременную смерть, предупредивши, что должен ожидать от руки высокого белокурого человека. Пушкин, и без того несколько суеверный, был поражен постепенным исполнением этих предсказаний и часто об этом рассказывал.

*________________

Из книги  «Юношеские годы Пушкина». Биографическая повесть. В.П. Авенариус. Художник Р. Видмер. — СПб. 1899. Изд. 3-е.

Весною 1820 года Пушкин был назначен в канцелярию генерала Инзова, бессарабского наместника. В Екатеринославле он занемог сильной горячкой. Генерал Раевский проезжал на Кавказ с двумя сыновьями. Он нашел Пушкина в бреду, без пособия и без присмотра. Сыновья Раевского были дружны с Пушкиным; с разрешения Инзова они его повезли на воды. Там он скоро поправился. Кавказ, разумеется, произвел на него сильное впечатление, которое и отозвалось поэмою «Кавказский пленник». С Кавказа Пушкин отправился в обрат­ный путь, но уже по земле не донских, а черноморских казаков. Станицы, казачьи пикеты, конвои с заряженною пушкой, — словом вся эта близость опас­ности пленила его младое, мечтательное воображенье. Из Тамани он отправился морем мимо полуденных берегов Крыма. Он знакомился с морем и приветствовал его элегией:

Погасло дневное светило...

Очаровательная природа Крыма оставила ему неизгладимые впечатленья. Сколько лет спустя он говорил в «Онегине»:

Прекрасны вы, брега Тавриды,

Когда вас видишь с корабля, и пр.

«Корабль плыл,  — говорил Пушкин в одном письме своем, — перед горами, покрытыми тополями, виноградом, лаврами и кипарисами; везде мелькали татарские селения; он остановился в виду Юрзуфа. Там прожил я три недели... Счастливейшие минуты жизни моей провел я посреди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя славы русского войска; я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душой, снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12-го года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества. Старший сын его будет более, нежели известен. Все его дочери — пре­лесть: старшая — женщина необыкновенная. Суди, был ли я счастлив? Свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства, жизнь, — которую я так люблю и которой никогда не наслаждался, счастливое полуден­ное небо, прелестный край, природа, удовлетворяющая воображение, горы, сады, море... Друг мой, любимая моя надежда — увидать опять полуденный берег и семейство Раевского». С южного берега Крыма Пушкин приехал в Кишинев к месту своего назначения. Тут он провел два года. Жил он в доме ге­нерала Инзова, который полюбил его как сына. Пушкин позже душевно к нему привязался. Их отношения были очень забавны. Молодой, ветреный Пушкин шалил и проказил; генерал Инзов получал на него донесения и жалобы и не знал, что с ним делать. Пушкин питал страсть бесить молдаван, а иногда поступал с ними гораздо хуже. Вот случай, памятный до сих пор в тамошнем крае. Жена молдаванского вельможи Бальша сказала Пушкину какую-то оскорбительную дерзость. Пушкин отправился с объяснением к ее важному супругу, который дал ему ответ неудовлетворительный. Пушкин назначил ему на другой день свидание в постороннем доме. Там он ему доказывал, что с женщиной иметь объяснения невозможно, ибо объяснение с нею ни к чему не доводит; с мужем же ее дело другое; ему, по крайней мере, можно дать по­щечину, и в подтверждение своих слов Пушкин исполнил сию угрозу над лицом тяжеловесного молдаванина.

Однажды Пушкин исчез и пропадал несколько дней. Дни эти он прокочевал с цыганским табором, и это породило впоследствии поэму «Цыганы». В эпилог к поэме пропущены были следующие стихи:

За их ленивыми толпами

В пустынях праздный я бродил,

Простую пищу их делил

И засыпал пред их огнями.

В походах медленных любил

Их песней радостные гулы,

И долго милой Мариулы

Я имя нежное твердил.

Пушкин коротко сошелся с генералами Орловым и Пущиным и проводил с ними большую часть времени. Вообще в Кишиневе русское общество было военное. Один Пушкин отличался партикулярным платьем, обритою после горячки головой и красною ермолкой. На обедах военная прислуга его обыкно­венно обносила, за что он очень смешно и весело негодовал на Кишинев.

Невзирая на обычную веселость, Пушкин пре­давался любви со всею ее задумчивостью, со всем ее унынием. Предметы страсти менялись в пылкой душе его, но сама страсть ее не оставляла. В Кишиневе долго занимала его одна из трех красивых пар ножек наших соотечественниц.

В два года своего пребывания в Кишиневе Пушкин написал несколько мелких стихотворений, «Кавказского пленника», «Бахчисарайский фонтан», «Братьев-разбойников» и послание «к Овидию». Сие последнее сочинение он ставил гораздо выше всего, что было им написано до того времени.

По назначении графа Воронцова новороссийским и бессарабским генерал-губернатором Пушкин был зачислен в его канцелярии. Он оставил Кишинев и поселился в Одессе; сначала грустил по Кишиневу, но вскоре европейская жизнь, итальянская опера и французские ресторации напомнили ему старину и, по его же словам, «обновили душу». Он опять предался светской жизни, но более одушевленной, более поэтической, чем та, которую вел в Петер­бурге. Полуденное небо согревало в нем все впечатления, море увлекало его воображение. Любовь овладела сильнее его душою. Она предстала ему со всею заманчивостью интриг, соперничества и кокет­ства. Она давала ему минуты и восторга и отчаяния.

Однажды, в бешенстве ревности, он пробежал пять верст с обнаженной головой под палящим солнцем, по 35 градусам жара.

Пушкин был собою дурен, но лицо его было выразительно и одушевленно; ростом он был мал (в нем было с небольшим 5 вершков), но тонок и сложен необыкновенно крепко и соразмерно. Женщинам Пушкин нравился; он бывал с ними необыкновенно увлекателен и внушил не одну страсть на веку своем. Когда он кокетничал с женщиною или когда был действительно занят ею, разговор его становился необыкновенно заманчив. Должно за­метить, что редко можно встретить человека, который бы объяснялся так вяло и так несносно, как Пуш­кин, когда предмет разговора не занимал его. Но он становился блестяще красноречив, когда дело шло о чем-нибудь близком его душе. Тогда-то он являлся поэтом, и гораздо более вдохновенным, чем во всех своих сочинениях. О поэзии и литературе  Пушкин говорить вообще не любил, а с женщи­нами никогда и не касался до сего предмета. Многие из них, особенно в то еще время, и не подозревали в нем поэта. Одна иностранка, оставляя Россию, просила Пушкина написать ей что-нибудь в память самых близких двухлетних их отношений. Он написал ей пьесу.

На языке, тебе невнятном, и пр.

Она очень удивилась, узнавши, что стихи собственного его сочинения, просила перевода, но Пушкин предоставил ей обратиться для сего к первому рус­скому, которого она встретит за границею. В знакомом кругу он любил эту неизвестность, но молвою вообще дорожил и радовался, когда встречал свое имя в иностранных сочинениях и журналах. Русские критики, в то время к нему вообще благосклон­ные, внушили ему равнодушие к своим отзывам по причине безотчетности похвал, а впоследствии — по безотчетности порицаний. В продолжение всей своей литературной жизни он не имел случая воспользо­ваться от них ни единым дельным замечанием.     Пушкин не любил над собою невольного влияния французской литературы. Он радостно преклонился перед Байроном, но не был, как утверждают неко­торые, его вечным, безусловным подражателем. Андрей Шенье, француз по имени, а, конечно, не по направлению таланта, сделался его поэтическим кумиром. Он первый в России и, кажется, даже в Европе достойно оценил его. В Одессе Пушкин писал много, и произведения его становились со дня на день своеобразнее; читал он еще более. Там он написал три первые главы «Онегина». Он го­рячо взялся за него, и каждый день занимался им. Пушкин просыпался рано и писал обыкновенно не­сколько часов, не вставая с постели. Приятели часто заставали его то задумчивого, то помирающего со смеху над строфою своего романа. Одесская осень благо­творно действовала на его занятия. Надобно заметить, что Пушкин писал постоянно только осенью. Даже на севере сие время года, всегда ненастное, приносило ему вдохновение; что же он чувствовал на юге, где все влияние осени отзывалось в его душе, а сверх того, он видел ясное небо, дышал теплым, чистым воздухом!

В 1824 году Пушкин был принужден оставить Одессу и поселиться в Псковской губернии, в деревне своей матери. Перемена ли образа жизни, естествен­ный ли ход усовершенствования, но дело в том, что в сем уединении талант его, видимо, окреп и, если можно так выразиться, освоеобразился. С этого времени все его сочинения получили печать зрелости. Он занимался много, особенно по своему обыкновению в осеннее время. Здесь он написал «Цыганов», несколько глав «Онегина», множество мелких стихотворений и, наконец, «Бориса Году­нова».

В двух верстах от его деревни находится село Тригорское, неоднократно воспетое и им и Языковыми. Оно принадлежит П.А. Осиповой, которая там жила и живет поныне со своим семейством. Добрая, умная хозяйка и милые дочери с избытком заменили Пушкину все лишения света. Он нашел тут всю заботливость дружбы и все развлечения, всю приятность общества. Вскоре Тригорское и Михайловское оживились приездом из Дерпта двух тамошних студентов — А.Н. Вульфа, сына Осиповой, и поэта Языкова. Пушкин его очень любил, как поэта, и был в восхищении от его знакомства. Языков приехал на поэтический зов Пушкина:

Издревле сладостный союз и пр.

Потом он был обрадован приездом своего друга, барона Дельвига. Более никого или почти ни­кого Пушкин не видал во все время своей деревен­ской жизни. С соседями он не знакомился. Сношения его с Петербургом шли своим чередом: он получал оттуда книги, журналы и письма. В это время началась его переписка с П.А. Плетневым, который взялся быть издателем его сочинений. Они в то время лично были почти незнакомы, но впослед­ствии их сношении кончились тесной дружбой. В досужее время Пушкин в течение дня много ходил и ездил верхом, а вечером любил слушать русские сказки и тем — говорил он — вознаграждал недо­статки своего французского воспитания. Вообще образ его жизни довольно походил на деревенскую жизнь Онегина. Зимою он, проснувшись, также садился в ванну со льдом, а летом отправлялся к бегущей под горой реке, также играл в два шара на бильярде, также обедал довольно поздно и прихотливо. Вообще он любил придавать своим героям собственные вкусы и привычки. Нигде он так не выразился, как в описании Чарского (см. «Египетские ночи»). В это время появилась первая глава «Онегина». Жур­налы или молчали, или отзывались о ней легко и равнодушно. Пушкин не понимал такого приема сочинения, которое ставил гораздо выше прежних, удостоенных похвал, не только внимания. Впослед­ствии он должен был привыкнуть к вкусу критиков и публики. «Борис Годунов», «Полтава», все русские сказки были приветствуемы то бранью, то на­смешками. Когда появилась его шутка «Домик в Коломне», то публика увидала в ней такой полный упадок его таланта, что никто из снисходительного приличия не упоминал при нем об этом сочинении.

Из книги «А.С. Пушкин в воспоминаниях

современников и письмах».  Сост. Н.А. Заозерский.

— М. 1910. С. 10—19.