О ВАЙДЕ – БОГАТОМ БАРИНЕ, ЕГО ЖЕНЕ РУЖЕ – КРАСАВИЦЕ И О ТОМ, ЧТО БЫЛО С НИМИ И ДО НИХ. Сказки цыган России

1. О Вайде – богатом барине, его жене Руже – красавице и о том, что было с ними и до них

В одном старинном городе нашей России, примерно хотя бы в Москве, жил знаменитый цыган Пихта. Славился он во многих городах, и среди всех цыган много хорошего о нем говорили. И тем был знаменит Пихта, что жил в богатстве и в роскоши, хотя ни разу в жизни ничего ни у кого никогда не крал. Жил он оседло, лошадьми занимался: продавал, менял их на ярмарках и конных базарах. Тем и скопил свое большое состояние. Жил он с женой своей Рубиной счастливо, да только детей у них не было.

А в одном таборе кочевом жили два брата: старшего звали Хэладо, а младшего – Бота. Про этих братьев тоже прошла великая слава, что воровали очень много: лошадей угоняли табунами, деревни, лавки обворовывали – и ни разу не попались. Удачливы были братья Хэладо и Бота в воровстве.

Как-то раз пригнали братья лошадей на ярмарку, распродали их с большим барышом, а потом в трактир зашли, пить стали на радостях. Вот и говорит младший брат старшему:

– Братец мой Хэладо, ведь и вправду слава о нас среди цыган идет! За ловкость нашу, за удачу нас почитают. И на всем свете не найдется цыган, равных нам.

– Эх ты, братец мой, – отвечает ему старший брат, – разве это слава? Слыхал я, что в Москве живет цыган Пихта, не ворует, а живет богаче нас в десять раз.

– А что, братец мой, давай поедем, посмотрим на этого цыгана. Так ли он знаменит и так ли богат, как о нем цыгане говорят?

Сказано – сделано. Оседлали братья коней, запрягли телегу с добром и отправились. Подъезжают они к белокаменной и спрашивают:

– Скажите, любезные, где тут цыган Пихта проживает?

И всякий – мал и стар – показывал им дорогу. Удивлялись братья.

Подъехали они к дому Пихты. Когда цыган к цыгану приезжает, то хоть небольшое, а гостеприимство должно быть ему оказано. У цыган гость в почете: будет ему и кусок хлеба, даже последний, будет ему и угол, где переночевать.

Когда братья зашли, Пихта сразу посадил их за стол и стал угощать. А за угощением и беседа пошла. А какой у цыган первый вопрос при беседе?

– Какие вы цыгане? Какого рода–племени? Откуда приехали? – спросил Пихта.

Так у цыган знакомиться принято.

– Да вот, морэ [друг (цыг.)], слыхал ли ты про двух братьев – Хэладо и Бота, что живут богато, что всю жизнь воруют и никогда не попадаются?

– Да, – ответил Пихта, – слыхал, не раз слыхал. Большая слава про этих цыган идет.

– Ну вот, мы и есть эти братья! А приехали мы, чтобы тебя повидать, потому что идет о тебе слава еще больше нашей.

Как узнал Пихта, какие гости к нему пожаловали, сразу приказал своим работникам поднять прислугу и накрыть богатый стол. И начался пир.

О чем цыгане за столом разговаривают? Те, что лошадьми занимаются, про лошадей говорят, про конные ярмарки, про цены и всякое такое, а те, что воруют, – про воровство речь ведут. Вот и завели братья про воровство разговор. Слушал их Пихта, слушал, а потом и говорит:

– Слушайте, чявалэ [ребята (цыг.)], знаю я тут одно место. Так вот, если бы вы украли в этом месте, то не то что вам, но и вашим детям до конца жизни добра хватит.

Сказать вору такую вещь – разве вор отстанет? Вот и стали братья допытываться:

– Что за место такое?

Только не просто так допытывались братья, а с подходом. Хитрые они были, знали, что если просто спросят, мол, где можно украсть больше богатства, то им никто такого места не укажет.

Вот они и решили издалека начать. А потом потихонечку к делу перейти, да не просто, а чтобы и Пихту подбить, хотя и знали, что тот отроду не воровал, даже куска хлеба за свою жизнь не украл.

Так или иначе, говорили братья с Пихтой до тех пор, пока тот не согласился идти с ними.

– Так где же это богатство скрыто?

– Да здесь же, в городе, – отвечает Пихта, – я тут все знаю. Как только наступит ночь, мы пойдем.

Настала ночь. Не сидится братьям, не терпится им, больно хочется побыстрее за дело приняться.

— Ну, ребята, берите каждый по мешку и пошли.

Взяли мешки. Идут. Темно на улице. Город для братьев незнакомый. Не знают они, куда их Пихта ведет. А привел он их к старинному монастырю. Как увидели воры монастырь, испугались:

– Куда же ты нас привел?!

– Да вот в этом монастыре столько золота, что на десять жизней хватит, и взять его можно столько, сколько человек унести в силах.

Остановились братья и говорят:

– Слушай, друг наш любезный, в монастырь мы не пойдем. Хоть убей, не пойдем в монастырь. Ты скажи: у матери ребенка украсть – украдем! А в монастырь ни ногой. Ты что?

Раньше был такой закон. Когда вор попадался на каком-то воровстве, его в тюрьму сажали, в Сибирь ссылали на каторгу, а если вора в церкви хватали, то сразу, без суда, не разбираясь, веревку на шею. За церковь один был суд – казнь! А потому, как ни уговаривал Пихта братьев, они только «нет» да «нет». Рассердился Пихта, сам к воротам пошел.

– Какие же вы воры? – кричит. – Я за свою жизнь ни разу не своровал, а иду, а вы... Какие же вы воры?!

Что поделать, пришлось и братьям идти.

Сбили они тяжелые монастырские замки с ворот и заходят. Зажигает Пихта свечи и начинает золото в мешки накладывать. Хорошо он знал, где это золото лежит, много раз видел, когда по своим делам в монастырь заезжал. Может, и ушли бы они незаметно, если бы все трое сразу золото по мешкам накладывали, но испугались братья, встали как вкопанные. Тут их сторож и увидел. А как увидал – тревогу поднял. Сбежались монахи со всех сторон, скрутили цыган. Бросили их в темную келью и заперли дверь. А снаружи стражу поставили.

Охватила тут Боту и Хэладо тревога. Тоска на них навалилась. Поняли они, что расплата близка, приуныли.

– Что это вы головы повесили, чявалэ? Подождите, утро настанет — откупимся, у меня здесь все начальство знакомое, да и денег хватит, нечего за свою жизнь горевать...

– Плохо ты, морэ, законы знаешь, а еще в городе живешь, ведь потому мы боялись в монастырь идти, что за это воровство придется жизнью платить. Казнят нас утром, так и знай!

Погоревали братья, погоревали, и говорит один другому:

– Ну что, братец ты мой, много мы с тобой поворовали на своем веку, жили в богатстве и в славе, да, видно, конец нам пришел!

И заснули братья. А Пихта, когда дошли наконец до него слова братьев, за голову схватился, стал волосы на себе рвать:

– Боже мой! И что же заставило меня идти воровать? Мне ведь и своего богатства за всю жизнь не прожить. И что же это меня черт попутал, в такое дело втянул?!

С этими горькими мыслями он и заснул. А во сне случилось с ним великое чудо. Спит Пихта и видит: лежит он в келье спящий, и подходит к нему женщина и начинает его будить, за плечо теребить.

– Встань, Пихта, встань, послушай, что я тебе скажу.

Встает Пихта.

– Изменил ты жизни своей. А потому и жизнь твоя переменится. Завтра утром откроется дверь, войдут палачи и поведут тебя на казнь вместе с братьями-конокрадами. И только я одна могу тебе помочь. Подумай хорошенько, даю тебе пять минут: или тебя казнят, или возьмешь меня в жены. Свою жену бросишь, а возьмешь меня...

Не долго думал Пихта, когда услышал такие слова. «Чем казнь принимать, не лучше ли мне заново жениться», – решил он.

– Так вот что я тебе накажу. Завтра будет все, как я тебе сейчас скажу. Поведут вас на казнь, но, прежде чем идти с ними, ты отдашь страже пакет, который сейчас от меня получишь. Этот пакет передадут по начальству, и пойдет он все дальше и дальше, все выше и выше и дойдет до самого царя. Учти: все, что в этом пакете написано, ты должен пообещать доставить царю. Попроси только, чтобы отпустил он тебя ровно на две недели. А братья пусть в келье посидят до твоего возвращения. 

Согласится царь на твои условия, отпустит тебя. Тогда приходи ты к своей жене Рубине и ночуй у нее три ночи. Но помни: это будут последние три ночи, которые ты с ней проведешь. А потом поезжай за город, есть там у реки старая мельница, у нее еще крыло сломано. Подъезжай к ней и жди меня...  

Сказала женщина эти слова и словно сквозь зем­лю провалилась, будто ее и не было. Проснулся Пихта в страхе и принялся будить братьев:

– Вставайте, ребята, вставайте, больно дивный сон мне показался.

– Что за сон?

– Да вот, туда-сюда, так и так, пришла ко мне во сне цыганка и пообещала, что, если возьму я ее в жены, она нас от казни спасет. Пакет обещала дать какой-то...

Глянули братья на Пихту с испугом, видят: у не­го в руках пакет, а на пакете золотыми буквами написано что-то. Переглянулись братья между собой и поняли, что не сон то был...

    Настало утро, и все получилось так, как говори­ла цыганка. Открылись двери кельи, и вошли пала­чи. Только они собрались вывести цыган, как Пихта их остановил, пакет подал. Прочитали палачи над­пись на пакете и снова закрыли цыган на ключ и удалились.

И пошел этот пакет все дальше и дальше, все выше и выше, и дошел этот пакет до самого царя. Прочитал царь, что там написано, и аж чуть до потолка не подпрыгнул. А написано там было вот что: «Не у царского деда, а в десятом-прадесятом поколении была в царском роду волшебная чудо- шашка. Взмахнешь шашкой один раз – десять чело­век замертво падают, взмахнешь другой — полк сол­дат как подкошенный лежит, взмахнешь третий раз – вся армия разбита! Верой и правдой служила эта шашка старому поколению и тебе послужила бы, царь, если бы не затеряли ее в давние года. Лишь только один я, цыган Пихта, знаю, где и как достать эту шашку. Но за это ты должен помило­вать и отпустить меня и моих товарищей...»

Удивился царь, да не поверил написанному, при­казал он поднять все архивы старинные и разузнать, была ли на свете такая чудо-шащка. И вот приня­лись царские мудрецы эти архивы раскапывать. Под­няли книги за три столетня и дочитались, что дейст­вительно был такой волшебный клинок. Доложили царю. Удивился царь:

– Как же так, я, царь, и по знаю, а какой-то цыган знает! А ну-ка привести его сюда! Может, и вправду он сумеет достать волшебный клинок?

И вот приводят Пихту к царю. Огляделся цыган по сторонам, подивился на царское богатство.

– Правда ли, что ты можешь достать волшеб­ную шашку? – спросил царь.

– Истинная правда, ваше царское величество, дайте мне две недели сроку, и я привезу вам ее. Но только одно условие: если я вам привезу шашку, то обещайте отпустить меня и двух моих товарищей на свободу.

Не мог царь устоять против такого соблазна, обе­щал отпустить Пихту и братьев-конокрадов на волю в обмен на волшебную шашку, только добавил в конце:

– Но учти, если не достанешь шашку к сроку или обманешь меня, ждет вас всех троих лютая смерть.

Издает царь указ в тот же час: «Цыган-конокра­дов Воту и Хэладо держать под стражей, а цыгана Пихту отпустить по государственной надобности».

Вспомнил Пихта наказ цыганки и домой поехал к жене своей Рубине на три дня и три ночи. Приез­жает ом, и падает Рубина к нему на шею:

– Как же удалось тебе прийти?! – Знала она уже о том, что случилось с ее мужем.

Рассказал Пихта, как было дело, ничего не утаил. Умной женщиной была Рубина, все поняла сразу.

– Чем, – говорит, – вам на казнь идти да смерть принимать, уж лучше женись на другой женщине и живи с ней. Будешь жив, глядишь, бог даст, и ме­ня не забудешь.

Три ночи ночевал Пихта у своей жены, а когда кончился срок, собрал он рано утром свои пожитки и поехал за город к старой сломанной мельнице, туда, куда приказала прийти женщина, явившаяся ему во сне.

Много ли, мало ли времени прошло, глядит Пих­та: на дороге пыль столбом поднялась, да конский топот раздался. Видит: едет тарантас, запряженный тройкой лошадей, и на тарантасе сидит та самая цыганка. Много видел Пихта в своей жизни лоша­дей, сам имел рысаков таких, что заглядишься, но подобных тем, что были у цыганки, не видывал. И вот подъезжает этот тарантас, груженный всяким добром, останавливается. Как глянул Пихта на эту цыганку при свете дня, так аж глаза на лоб полез­ли у него – что это была за красавица!

Так хоть бы и не было казни, он бы на ней женился.

– Садись-ка на козлы, муж мой любимый, те­перь у нас общие вожжи. И хотя водится у цыган, что жена во всем мужу должна подчиняться, по только сейчас, пока эти две недели не пройдут, при­дется тебе все исполнять, что я буду тебе приказы­вать.

Нечего делать, согласился Пихта. Тогда цыганка приказывает:

– Поворачивай коней и едем обратно.

Едут они день, едут два. В пути шатер ставят, костер разводят, все, как положено. На третье утро говорит цыганка Пихте:

– Слушай, муж мой дорогой, знаю я, что ты бо­гатый цыган, что жил всегда в достатке, своим домом. Сейчас едем мы к отцу моему, я у него един­ственная дочь. Отец мой в двадцать раз тебя бога­че. За полверсты от дома будут встречать нас его работники, будешь ты гулять у него целую неделю, а как кончится неделя — собирайся уезжать. Станет он тебя провожать да подарками одаривать, ничего для тебя не пожалеет, хоть пятьдесят лошадей бери – не откажет, и все лошади с телегами, полными добра. Только ты ничего не бери, скажи ему, мол, тесть мой любимый, как дочерью своей дорожишь, так подорожи и зятем своим. Не надо мне богатст­ва твоего, у меня и своего хватает. Подари мне лучше вот эту шашку, что над кроватью висит на стене. Не сможет отец тебе отказать, а коли согла­сится, то и ты свою жизнь спасешь, потому что это и есть та самая шашка, которую ты обещал царю привезти.

Ну, как по-сказанному, так и по-писаному. До­езжают они наконец до дома отца. Да разве дом это – настоящий дворец! Выходят к ним навстречу работники, встречают, с тарантаса сойти помогают, коней распрягают да добро разгружают. Тут по ле­стнице спускается отец, старику годков восемьдесят, борода седая до пояса:

– Здравствуй, Зара, дочь моя единственная, здравствуй, Пихта, зять мой любимый! Почет гостю дорогому! В дом заходите.

Взяли Пихту под руки, к столу повели. И пир начался: как же, мужа единственной дочери встречают.

Так в пирах да в веселье неделя проходит. На­ступила пора расставания. Вышел старик провожать зятя с дочерью и говорит:

– Эй, работники, запрягайте лошадей, сколько Пихта прикажет, да грузите все мое богатство. Ни к чему оно мне, старику. Одна у меня дочь и зять один. Пускай все им и достанется.

Вспомнил тут Пихта наказ Зары и просит ста­рика:

– Слушай, тесть мой любимый, мне твоего бо­гатства не надобно, у меня и своего столько, что нам вдвоем всю жизнь не прожить. Подари-ка ты мне лучше вон ту шашку, что у тебя на стене ви­сит

Заплакал тут старик горькими слезами:

– Ах, зять ты мой дорогой, уж лучше бы ты ме­ня в одной рубашке оставил, все богатство мое увез, чем эту шашку просить. Да ладно, так уж и быть, отдам ради дочери единственной, уж больно ты ей по сердцу пришелся.

И вот снова Пихта с Зарой подъезжают к Моск­ве, к той старой мельнице, где когда-то встретились.

– А теперь, Пихта, ты должен оставить меня. Поставлю я здесь шатер и буду ждать тебя. А ты сразу к царю отправляйся да эту шашку отнеси и напомни ему о его обещании, чтобы не забыл он цыган-конокрадов на волю отпустить. А потом иди к своей жене, ночуй у нее три ночи и приходи ко мне на старую мельницу, на этот раз навсегда.

Так Пихта и сделал. Явился он ко дворцу, а стража его не пускает. Разве к царю просто так попадешь? Доложили его царскому величеству, что какой-то цыган его спрашивает, говорит, шашку вол­шебную достал для царской милости. Как услышал царь – сразу пропустить велел. И вот Пихта пред­стал перед царем. Увидел царь волшебную шашку, глазам своим не поверил, мудрецов царских зовет. Три дня возились мудрецы с этой шашкой, все над­писи на ней изучали да с книгами старинными све­ряли. И вышло по всему, что да – та самая вол­шебная шашка и есть. Доложили царю. Обрадовал­ся царь:

– Сдержал ты свое слово, цыган, а потому и я от своего слова не отступлю. Дарую тебе свобо­ду, тебе и твоим товарищам. Ступайте куда хотите, подскажи братьям-конокрадам, чтобы они больше не попадались, а не то вот она шашка!

Отпустили по царской милости Боту и Хэладо, вскочили они на коней, и только пыль столбом под­нялась. С той поры о них больше никто не слыхал.

Пошел Пихта к своей старой жене, а ноги в свой дом не идут: больно уж полюбилась ему Зара, за­быть ее не может. А слово держать надо. Кое-как промучился три ночи и бегом на старую мельницу, к шатру, где его Зара дожидается.

– Все я сделал, как ты мне сказала, жена моя любимая, что мы дальше делать будем?

Отвечает ему Зара:

– Теперь, муж мой дорогой, будем жить по цы­ганскому обычаю, теперь ты мой хозяин, ты и ре­шай, что дальше делать. Хочешь – кочуй, где тебе понравится, не хочешь – дом поставим богатый. Живи, как ты жил, только меня не бросай.

Всю жизнь Пихта жил оседло, а покочевал не­много, и так ему это понравилось, что решил он в кочевье пойти.

– Только, Зара, поедем мы с тобой в те места, где нас цыгане не знают, не могу я в этих краях кочевать. Что обо мне люди скажут? Что бросил свою старую жену, а другую взял, что всю жизнь не воровал, а тут на воровстве попался? Нет, не могу я в этих местах кочевать. Поедем-ка мы с то­бой в южные земли, за тысячи верст отсюда.

Сказано – сделано! Запрягли они лошадей и от­правились в далекие места, где их никто не знал. Много цыганских таборов повстречали они на пути своем. Завидовали цыгане Пихте из-за жены его, по­тому что такой красавицы никто не видел. Удивлялись они, какие знаменитые лошади запряжены в их повозку. Как увидят – встанут, глаза выпучат, и каждый думает, мол, не иначе как вор этот цыган, а лошади эти краденые, не может быть, чтобы он их своим умом и талантом нажил. Стали цыгане присматриваться к Пихте. Вот проходит время, ви­дят цыгане: своим умом живет человек, не ворует, а меняет коней. Раз сменяет, два сменяет, гля­дишь – богатство его увеличивается. Стали привет­ствовать Пихту цыгане, и опять прошла о нем боль­шая слава. Добрым он был человеком, и бедный люд всегда около него ютился.

Миновал год. Начала жена Пихты мучиться, ро­жать время подошло. Когда родился сын, подзывает Зара мужа и говорит:

– Вижу я, собираешься ты сына крестить. Но прости меня, муж мой любезный, уж больно нездоровится мне сейчас, не могу я в церковь ехать, да­вай дадим ему имя сами. Пока. А когда я поправ­люсь, тогда и окрестим.

– Хорошо, пусть будет по-твоему, – согласился Пихта, – только каким именем мы назовем его?

Стал думать Пихта, да только какое имя он ни скажет, все не нравится Заре, уже сто имен перебрали, а все жене не по нраву. Любил Пихта свою жену, уважал настолько, что никогда поперек ее слова не делал.

– Так дай, – говорит, – ты сама имя мальчику. Какое имя дашь – такое и будет.

– Давай, Пихта, – говорит Зара, – назовем нашего сына Бэнгом.

– Ну что ж, Бэнг так Бэнг, чем не имя для цыгана.

На том и порешили. В тот же вечер Зара подзы­вает мужа и говорит ему:

– Ты послушай, Пихта, что я тебе скажу. Но только помни: выполни мою просьбу, и тогда все у нас будет хорошо. Ты видишь, как я болею сей­час, как мучаюсь. Прошу тебя, три дня не заходи ко мне в полог, иди в другое место и там отдыхай. А меня трое суток не касайся, даже одним глазом не смей на меня посмотреть.

Пообещал Пихта. Пошел в другой полог и лег отдыхать. День прошел, не терпится Пихте. «Как, – думает, – жена там моя, Зара? Может, ей помочь надо, принести что-нибудь?» Хотел было пойти к ней, да вспомнил о своем обещании. Второй день прохо­дит. Еще больше заскучал Пихта. Хоть одним глаз­ком хочет на жену свою посмотреть. Настала третья ночь. Совсем Пихте невтерпеж.

– Да что же это такое! – крикнул он в серд­цах. – Выходит, я даже на свою собственную жену взглянуть не могу?

И отправился он к Заре. Открыл полог, глянул и аж окаменел. Сидит Зара в пологе, над тазом с водой склонилась и шепчет что-то, а на голове у нее рожки торчат. Испугался Пихта и вскрикнул, а она как вскочит:

– Что ты наделал?! Ну зачем ты не сдержал свое слово? Дождался бы утра, и жили бы мы с тобой припеваючи много лет. А теперь не жена я тебе. Колдовского заклятия смыть не могу. Остает­ся тебе сын наш Бэнг. Да только смотри береги его. Пройдет время, и станет он знаменитым цыганом. Таким знаменитым, что люди песни о нем сложат. А с тобой быть мне не судьба.

______________________

1 Бэнг – черт (цыг.).

Да хотя бы и двадцать рогов на голове жены увидал Пихта, все равно бы от нее не отступился.

– Зара, жена моя дорогая, не уходи, не боюсь я колдовского заклятия, не пугают меня рога на твоей голове. Будем жить с тобой, как жили раньше.

– Нет, Пихта, нет, от судьбы не уйдешь!

Вышла Зара из шатра и пошла в лес, а Пихта не отстает, бежит за ней следом и кричит:

– Не уходи, Зара, постой!

– Ах, Пихта, если бы ты трое суток не заходил в шатер, все было бы по-другому.

А лес все гуще и гуще. Вдруг останавливается Зара и оборачивается:

– Слушай, Пихта, мое последнее слово. Иди обратно в шатер, бери сына и отправляйся к своей старой жене Рубине. Пусть она поможет вырастить Бэнга.

Сказала так Зара и сгинула, словно и вовсе не было ее. Долго метался Пихта по лесу, кричал, звал жену свою, да только эхо одно откликалось ему. Утром, выбившись из сил, Пихта вернулся в табор. А вернувшись, запряг коня, нагрузил телегу скарбом, взял маленького Бэнга и поехал в родные места, к Рубине.

Обрадовалась Рубина его возвращению. А так как своих детей у нее не было, то привязалась она к Бэнгу, как к родному сыну. Только имени этого она слышать не могла и повезла ребенка в церковь крестить, где дали ему имя Вайда. Рос мальчик кра­сивым, смышленым и здоровым. Когда ему исполни­лось два года, со всей округи стали съезжаться цыгане посмотреть на такого красавца. А когда Ру­бина появлялась на ярмарках и Вайда-Бэнг, по-цы­ганскому обычаю, сидел у нее за спиной, собирались толпы зевак посмотреть на удивительно красивого цыганенка. Год от года прибавлял Вайда в силе и в красоте. С детских лет приучил Пихта сына к лошадям, и все цыгане удивлялись, что даже са­мые дикие лошади слушались цыганенка.

Наконец исполнилось мальчику восемнадцать лет. Как-то раз подъезжает отец Вайды к большому цы­ганскому табору. Сделал шатер, а когда начало смеркаться, пошел к костру, где собрались старики-цыгане. Подсел в кружок и стал прислушиваться к общему разговору. Говорили о лошадях. И вот вступил один старый цыган.

– Знаю я, – говорит, – про одну лошадь. Таких лошадей в мире не отыщешь. Никто еще на земле на эту лошадь не садился. Даже близко она челове­ка не подпускает.

Зашумели цыгане, заговорили разом.

– Да где ж такая лошадь?

– Как так?

– Где достать ее, лошадь эту?

– А никак не достать, – ответил старый цыган, – за деньги ее не купить, а украсть – нет такого счастливого человека.

Снова заволновались, зашумели цыгане.

– Быть того не может, чтобы нельзя было украсть.

– А вот и говорю вам, что в жизни никому не украсть эту лошадь. Но есть такой слух, что живет на свете какой-то цыган, у которого сын есть по имени Бэнг. Так вот, этот Бэнг – единственный, кто может украсть эту лошадь.

Поднялся Пихта:

– Зачем ты над сыном моим смеешься? Откуда знаешь, что ему эта лошадь предназначена? Почему думаешь, что он сможет ее украсть? Ведь мой сын за свою жизнь даже корки хлеба не украл.

– А разве Бэнг это твой сын?

– Мой!

– Позови его сюда.

Позвал Пихта сына и говорит:

– Слушай, сынок, этот старик говорит, что ты можешь украсть какую-то диковинную лошадь и что никто, кроме тебя, этого сделать не сумеет.

– А где эта лошадь? – удивился Бэнг.

– На царской конюшне, – сказал старик. – Уже три года не могут найти этой лошади седока. Только ты один с ней справишься.

Не поверили цыгане, засмеялись, мол, как же так, взрослые не могут на лошади усидеть, а ка­кой-то мальчишка придет, укротит, да еще и укра­дет ее. И лошадь-то из царской конюшни! Там, почитай, одних слуг тысячи.

Запали в сердце Бэнга слова старика, неспокойно на душе у него стало.

– Отец, – говорит он, – отправишь меня – я поеду, а не отправишь – все равно убегу!

Да разве мог Пихта сына на такое дело отпустить? Сам только раз в жизни попытался своровать и то попался. А тут сын единственный, кровь род­ная.

Стал Пихта на сына кричать, плакать стал, уговаривать его, мол, ни за что не отпущу тебя, да разве его удержишь?

– Только дай мне, отец, своего серого коня и седло дай черкесское, золотом обитое, да уздечку дай серебряную, да рубашку дай парчовую, да са­поги дай сафьяновые.

Видит Пихта, что сына не удержать, согласился, сделал все, как Бэнг просил. И отправился Вайда-Бэнг к царскому дворцу.

Долго ли, коротко ли, подъехал он к царскому дворцу. А на балконе сидят две царские дочери –  Милана да Белана. Заметили они красавца-цыгана, и загорелись у них щеки пунцовым огнем. Бросились они к отцу своему, царю-батюшке:

– Папенька, родненький, глянь, какой красавец едет на лошади! Мы такого отродясь не видывали. Как бы узнать, откуда он приехал да зачем к нам пожаловал?

– Задержи его, папенька, позови сюда.

Любил царь дочерей своих и приказал слугам задержать цыгана и привести его во дворец. Приве­ли красавца к царю, тот его и спрашивает:

– Откуда ты приехал, молодец, какого купца-барина сын? Как звать-величать тебя?

Отвечает цыган:

– Не купца-барина сын я, а простого человека, рода цыганского, и зовут меня кто Вайдой, а кто Бэнгом.

– Не думал я, что ты из простого племени цыганского. Уж больно вид у тебя как у барина. Ну да ладно. А звать я тебя буду Вайдой, мне это имя больше нравится.

И вот в честь Вайды устроил царь бал. Пригла­сил знаменитых гостей: королей заморских, князей с женами да с дочерями. Пусть полюбуются, какой в его королевстве красавец-цыган живет. Когда гости стали рассаживаться, то дочери царские – Милана да Белана – чуть не передрались между собой, ко­му рядом с Вайдушкой сидеть. И чтобы никому обидно не было, посадили Вайду посередке между ними. А когда бал начался, то и вовсе скандал по­лучился: какой женщине не захочется с таким кра­савцем потанцевать? И той хочется, и другой. Не рвать же цыгана на кусочки. Кончился бал, пир на­чался. Стали гости между собой разговоры вести. И так случилось, что о лошадях речь пошла. Ведь и среди царского рода любители лошадей есть. А Вайде как будто того и нужно.

– Слушайте, – говорит он, – ваше царское вели­чество, дошло до меня, что держите вы на своей конюшие коня диковинного, что лучше этого коня в целом свете не отыщешь, что три года не можете вы найти седока, который бы на нем минуту усидел. А что, если мне попробовать?

Тут гости подхватили наперебой:

– Прикажите, ваше царское величество! Ведь всем известно, что цыгане с лошадьми обращаться умеют, что ездоки и седоки они знаменитые.

– А что, если дать попробовать этому цыгану на коня сесть диковинного? Пусть попытает счастья. А нам потеха великая будет.

А тут и дочери царские вступились за цыгана. Им и хочется красавца на коне посмотреть, и бояз­но за него, а вдруг что случится, может, упадет, расшибется насмерть. Но все-таки любопытство пе­ресилило. Так или иначе, разрешил царь вывести для Вайды коня. Вышли все гости во двор, располо­жились, ждут, что дальше будет. Подошел Вайда к коню, а царь кричит ему вслед:

– Только смотри, цыган, по двору катайся, а за ворота не смей! Знаю я вас!

А у Вайды сердце замирает. Ведь известно, что цыганский характер буйный, необузданный, приедет домой да скажет, что на царской лошади катался, – разговору на сто лет вперед хватит. Ну да ладно!

Перед тем как сесть на коня, велел Вайда поло­жить на него свое седло, золотом обитое, да уздечку накинуть отцовскую, серебряную, да кнут взял в руки цыганский, черемуховый. Только тогда он и вскочил на коня. А как вскочил да пустил коня по двору один раз, второй раз, а на третий  –  мах­нул кнутом да поскакал прочь со двора.

Тут все гости сразу в один голос закричали:

– Ай-ай-ай! Цыган коня украл!

Да разве от царя так просто убежишь? Ведь это не из деревенской конюшни коня увести. Кинулись навстречу Вайде тысячи слуг, перегородили дорогу, стащили Вайду с седла, руки назад закрутили да к царю привели.

«Эх, – думает Вайда, – обманул меня старик, на беду свою поверил я ему, не суждено мне этого ко­ня украсть».

Нахмурил царь брови, а Милана с Беланой на колени перед ним бухнулись:

– Папенька, миленький, пощади Вайдушку. Ведь ты три года не мог своему коню седока подыскать, а сел он – и будто для него конь этот растился. Не губи ты его. А подари-ка ты ему лучше коня дико­винного, прояви милость царскую.

Что делать царю? Серчай не серчай, а гости смотрят, как он поведет себя. Отрубишь цыгану голову, скажут, что, мол, жестокий да несправедливый да дочерей своих не любит, с другой стороны, с ко­нем больно жалко расставаться.

– Эх, была не была! Бери, Вайда, этого коня, все равно на нем ездить некому!

– Бери, Вайда, бери, – захлопали в ладоши Милана с Беланой, – это подарок наш. Но смотри не забывай нас, хоть изредка проведывай. Нам с то­бой и часок посидеть приятно.

Полюбили царские дочери цыгана, да заикнуть­ся о том батюшке своему не смеют. Где это видано, чтобы царским дочерям да за простого цыгана за­муж идти?

Оформили на коня царский указ, записали лоша­диную родословную, чтобы никто этого коня у цыга­на не отобрал, и отпустили подобру-поздорову.

Пристегнул Вайда к своему царскому коню от­цовского серого, а сам думает: «А ведь уведут у ме­ня диковинного коня, не посмотрят на царские доку­менты, из зависти уведут. Дай-ка я его перекрашу!» Как подумал, так и сделал. И стал диковинный конь по виду похожим на клячу дохлую. Поехал Вайда на базар, продал отцовского серого и отправил­ся к себе домой.

Уже полдороги проехал он, как повстречался ему цыганский табор. У самой реки, на лужайке, шатры стоят. Подъезжает Вайда к самому богатому шатру, видит: старуха-цыганка сидит возле него. Решил Вайда не открываться, что он – цыган.

– Здравствуйте, – сказал Вайда.

– Здравствуй, молодец, – ответила ему стару­ха, – здравствуй, большой барин. Вижу, хочешь судь­бу сыграть. Эй, Ружа, иди сюда. Барин большой приехал, погадать хочет.

Приоткинулся полог шатра, и вышла Ружа. Как увидел Вайда ее, чуть с седла не слетел. Такой кра­савицы он в жизни не встречал. Стала Ружа ему гадать, деньги с него брать. Сколько ни просит — он дает. Заходит Ружа в шатер к брату и говорит:

– Братец мой, богатый барин попался, сколько денег ни прошу – не торгуется, сразу дает.

А брат ей отвечает:

– Слушай, Ружа, не бери ты с него много де­нег, а возьми для меня его рубаху парчовую, уж больно хороша она. Больно уж хочется мне в ней походить, покрасоваться.

Снова стала гадать Ружа, а когда Вайда начал ей деньги давать, принялась она просить его:

– Не надо мне денег твоих, большой барин, по­дари мне лучше рубаху свою парчовую для брата.

Молчит Вайда да знай себе деньги кладет.

Снова прибежала Ружа к брату, а тот на своем стоит:

– Не бери денег, сестрица, как хочешь, а руба­ху парчовую с него возьми.

Только села Ружа в третий раз гадать Вайде, как тот говорит ей по-цыгански:

– Не гадать я к тебе приехал, Ружа-красавица, а, узнав о красоте твоей, приехал свататься.

– Не отдаст меня тебе брат мой. Уже много цы­ган приезжало, да все без толку. Видно, судьба моя век одной вековать.

– Ты не печалься, Ружица, скажи только: лю­бишь меня или нет?

Ничего не сказала Руло, только лицо у неё рас­краснелось да глаза разгорелись.

– Согласна ли ты бежать со мной?

– Что ты, Вайдушка, не уйти нам от брата, снарядит он погоню и убьет и тебя и меня. Есть у моего брата конь один – еще никто этого коня пере­скакать не мог. И нам от него не уехать.

– А какой масти конь?

– Вороной. Брат мой на нем в город на бега выезжает, на бегах скачет. Многие люди там соби­раются: богачи из богачей с рысаками заморскими. Но никто еще не смог моего брата обскакать.

– Слушай, Ружа, что я скажу тебе, я сейчас пойду к твоему брату и вызову его на поединок. Если он победит меня, то я его коня откуплю, хоть десять цен он за него запросит, но если мой конь первым придет, то ты встань у круга, а я тебя на седло схвачу и увезу.

Согласилась Ружа. Полюбила она Вайду всем сердцем своим и готова была с ним ехать хоть на край света. Одно только тревожило ее душу: боя­лась она, как бы брат не отомстил Вайде за нее.

Пошла Ружа к брату, позвала его:

– Иди, братец, барин сам тебя кличет, дело у него к тебе, говорит.

Вышел брат к Вайде:

– Здравствуй, гость наш, что хотел ты?

– Прослышал я, что богатые лошади есть у вас, богатые да знаменитые.

– Есть у меня лошадки, верно люди говорят.

– А не продашь ли ты мне какую-нибудь? Но только такую, чтобы смог я на ней все призы на скачках забрать...

– Можно и такую, – сказал брат Ружи и вывел красивую гнедую лошадь. – Смотри, какая красавица!

– Нет, друг дорогой, –  покачал головой Вайда. – Таких кляч мне не надобно.

– Хорошо, возьми тогда другую, – недовольно поморщился брат и вывел серую лошадь. Какая это была лошадь! Не лошадь, а загляденье: стройная, грива до колен, волнами спадает, не бежит, а летит над землей.

– Слушай, приятель, ты, я вижу, обмануть меня собрался, – не на шутку рассердился Вайда. – Таких лошадей ты беднякам предлагай, а мне выводи доро­гую, чтобы под стать была.

– Дорогую, говоришь, – усмехнулся брат. – Что ж, есть у меня такая лошадь, да только не хватит у тебя денег, чтобы купить ее.

– Такую мне и пригони.

Выводит брат Ружи вороного коня. Как ударит этот конь копытом – искры летят, как заржет –  де­ревья клонятся.

 – Хорош конь, – сказал Вайда. – Назначай цену, покупаю!

Тут брат Ружи назначил такую цену, за которую можно было целый табун таких лошадей купить. Тогда Вайда ему и говорит:

– Ты думаешь, что я не знаю цену лошадям?! Твоя лошадь стоит в десять раз меньше той цены, которую ты за нее назначил. Но я куплю ее, хотя с одним условием. Мы сейчас выедем с тобой на круг, и если твоя лошадь мою перескачет, то я за­плачу тебе твою цену, но если моя лошадь убежит от твоей-то такую лошадь мне и Христа ради не надо.

– А ты покажи мне свою лошадку, – попросил брат Ружи, и когда Вайда вывел своего коня, цыган аж со смеху упал и по земле стал кататься: за всю свою жизнь он такого урода не видывал. Шерсть на коне слиплась, цвет не поймешь какой, одно толь­ко и было у коня, что стройный, а так – кляча кля­чей.

– Тебе ли с таким конем со мной состязаться? Да я тебя три раза перескачу!

Так и порешили. Выехали они на круг. Махнула Ружа платком, и рванулись кони вперед. Пока брат один круг объезжал, Вайда уже три раза по кругу проехал, а четвертый раз не стал, подскочил к Руже, бросил ее в седло и крикнул по-цыгански:

– Приезжай ко мне за парчовой рубахой, для шурина своего ничего не пожалею!

А брат кричит вдогонку:

– Что ж ты, как волк овцу, схватил и уехал... Эй, люди! Скачите в погоню...

Но недолго длилась погоня, потому что поняли цыгане: не догнать им диковинного коня. Так и вер­нулись они ни с чем.

А Вайда приехал домой на царском скакуне н привез жену-красавицу. И долго после этого о нем слава шла среди цыган. Прожил Вайда-Бэнг с же­ной своей Ружей счастливую удивительную жизнь, но об этом сложили цыгане другие сказки и песни.

2. Вайда и Ружа

Жили цыгане. Богатыми были они, много де­нег имели, лошадей держали хороших. Среди всех коней особенно выделялся красавец Самуйла. Непо­бедимым был этот конь, не было ему равных по бе­гу ни у цыган, ни у разных богачей иного рода. Всех побеждал Самуйла. Оттого и прославился этот конь далеко.

Жили эти цыгане на гумне у князя, большую дружбу вели они с хозяином. Был он для них кумом: крестил их сына единственного – Вайду.

Прошло время, и вырос Вайда в красивого, стат­ного цыгана. Приходит он как-то раз к отцу и го­ворит:

– Отец, что я живу один, как божья свечка. Не пора ли мне жениться? Благослови меня, отец.

– Бог тебя благословляет, сынок, – отвечает отец, – и мы благословляем. Но скажи, сынок, на ком же ты хочешь жениться?

– Отец, – спрашивает Вайда, – ты больше меня ездил по свету, хорошо знаешь цыган. Так скажи мне, где живут богатые цыгане, чтобы я мог поехать посвататься?

 – Знаю я таких цыган, – отвечает отец Вайде, – живут они далеко отсюда, за рекой, за Днепром. Есть у этих цыган дочь-красавица, зовут ее Ружа. Но смотри, сынок, тяжело ее будет взять, потому что никуда ее не пускают из шатра. Многие свата­лись к ней: и князья, и купцы, и цыгане, и гадже 1 – да только всем она отказывала.

_________________________

1    Гадже – нецыгане (цыг.).

– Вот это мне и надо, отец, благослови меня, благослови мою дорогу, коня нашего Самуилу бла­гослови.

– Поезжай с Богом, сынок, только смотри, есть у нее братья, любят они свою сестру, оберегают ее, никому в обиду не дают. Остерегайся братьев Ружи.

– Ладно, отец. Только один раз мы рождаемся и умираем один раз. Поеду.

Оделся Вайда в самые дорогие одежды, стал он на богатого барина похож, оседлал Вайда коня Са­муилу и отправился в путь. Много ли он ехал, ма­ло ли, Бог его знает, только подъехал Вайда к ре­ке Днепру, слез с коня, подошел к берегу и говорит Самуиле:

– Ну что будем делать?

А конь все по-цыгански понимал. Обиделся Самуйла, что Вайда ему не доверяет, морду в сторону повернул. Улыбнулся Ванда, понял все, вскочил в седло:

– Эх ты, Самуйла-дремуйла, один раз умираем!

Тронул Вайда коня, и поплыли они.

А на том берегу стоял богатый цыганский табор. В этом таборе и жила Ружа. Видят цыгане: барин богатый едет, конь у барина красивый, седло на нем дорогое. Вышли братья Ружи и спрашивают:

– Ай, какой барин приехал. Как ты сюда до­брался? Чей ты, рода какого?

– Эх, ромалэ, не поили, не кормили, а уже расспрашиваете. Глядите, мокрый я весь. Вы подайте чашку чаю, а потом и говорите со мной.

Обсушил Вайда одежду на костре. Расседлали цыгане Самуилу, пустили его на вольные травы. Стали цыгане с Вайдой беседу вести. Тут и Ружа из шатра вышла. Как посмотрел Вайда на Ружу, у него глаза помутились, а часты волосы дыбом встали. Удивился Вайда: не видал он таких краса­виц в жизни своей. Посмотрела Ружа на Вайду и сразу влюбилась в него. Подумала Ружа: «Навер­ное, это судьба моя приехала». А отец кричит Руже:

– Ставь самовар, дочка, будем барина угощать!

Собрали чайку, попили, поели. Пока за чаем си­дели, Вайда с Ружей уже глазами перемолвились. А потом Ванда улучил момент и шепнул Руже:

___________________

1    Ромалэ – цыгане (цыг.).

– Как выйдем из-за стола, уведи меня, как буд­то ты погадать мне хочешь.

Так и сделала Ружа. Едва кончили все пить чай, встает она и говорит:

– Молодой человек, может быть, если желаете, я вам погадаю?

– Погадай, милая, я слышал, что здесь хорошо гадают. Я из-за этого и приехал сюда. Случилось у меня большое несчастье, и я хочу знать, что мне делать дальше.

– Пойдем, я тебе всю правду расскажу.

А надо сказать, что Вайда не хотел открываться, что он – цыган, чтобы не заподозрили братья Ружи чего-нибудь раньше времени, а потому он по-цыган­ски ни одного слова не сказал.

Повела Ружа Вайду в шатер, а брат останавли­вает ее и говорит:

– Сестренка Ружа, посмотри, какая на барине жилетка красивая, знать, богат он.

– Братец мой,— отвечает Ружа,— раз тебе так понравилась эта жилетка, то я ее сниму с барина.

Поворачивается Ружа к Вайде и говорит:

– Барин, не дашь ли мне жилеточку свою, уж больно она моему брату приглянулась?

Снимает Вайда жилетку и говорит:

– Отдай, красавица, брату своему, пусть носит на здоровье.

И с этими словами он протягивает жилетку Руже.

Стала Ружа гадать. А вернее сказать, она боль­ше делала вид, что гадает. Остановил Вайда ее и говорит:

– А есть ли у братьев твоих беговые лошади?

– Есть, – отвечает Ружа, – нашим лошадям ни­где равных нет: ни у богатых, ни у бедных, ни у цыган, ни у гадже.

Слушай, Ружа, – обратился Вайда к девуш­ке, – выеду я с твоими братьями на круг, а ты встань рядышком. Когда возвращаться буду, то я те­бя на ходу схвачу. Как схвачу – за волосы или за плечи – ты уж не серчай, только знай, будешь ты у меня на седле. А за своего Самуйлу я не беспо­коюсь.

Пошла Ружа к отцу и сказала ему, что барин коней менять хочет. Подошел старый цыган к Са­муиле:

– Я – старый цыган, в лошадях толк знаю, – и начал у коня зубы рассматривать. – Ну что ж, чявалэ, хороший конь. Всем он взял: и грива, и ноги, и стать... Ну что ж, можно и поменяться.

– Вот и хорошо,— сказал Вайда. – Только сде­лаем так: седлайте-ка вы свою лошадь, а я свою, пускай один из братьев сядет на свою лошадь, а я на свою сяду, проедем мы два круга и посмот­рим, чья возьмет.

Ладно, оседлали лошадей. Выехали на первый круг. Поначалу Самуйла приотстал, примеривался к сопернику, а как на второй круг пошли да стали возвращаться обратно, Самуила своему противнику и хвоста не дал понюхать. Подскочил Вайда к Руже, схватил ее за волосы, бросил поперек седла и скрылся.

– Ай-ай! – кричат цыгане, а Вайда уже на той стороне Днепра.

Пока реку переплывали, младший брат все кри­чал вдогонку сестре:

– Сестричка моя Ружа, о чем думаешь ты сво­ей молодой головой?

– Ай, братец мой, – отвечала Ружа, – ведь один раз мы любим!

Переплыли Днепр, разожгли огонь, обсушились. Ну да ладно, кончили об этом говорить.

Приезжают Ванда и Ружа домой, к родителям Вайды. Сколько они ехали – Бог его знает. Вышли отец и мать встречать, на сына да на невестку по­смотреть. Как глянули на Ружу, у них глаза пому­тились, часты волосы дыбом встали.

Короче говоря, повенчали Вайду с Ружей, а по­том одели невестку во все самое дорогое и отправи­лись все вместе к Ружиным родителям. Все равно никуда не денешься. Да и отец Вайды не хо­тел лицом в грязь ударить. Сделали свадьбу. Отгу­ляли.

Вот и живут молодые год, живут другой. Подхо­дит время Руже рожать. Вайда свою жену чуть на руках не носит, все делает, что бы она ни попроси­ла. А свекровь смотрит на это и обижается. «Как же так? – думает. – Где это видано, чтобы мужчина женскую работу делал?»

Как-то раз говорит Ружа Вайде:

– Вайдушка, муж мой дорогой, уж больно я хочу поесть рыбки.

– Ружа, сейчас я принесу. Только скажи, какую; ты хочешь: живую или какую еще?..

– Да что принесешь, то и хорошо будет.  

Оседлал Вайда коня и поехал. Куда поехал – Бог его знает.  

А свекровь слышала их разговор. Не понравилось ей это. Пошла она к ручью, принесла змею ядови­тую, сварила ее и дала Руже поесть. Откусила Ружа кусочек змеи и сразу плохо себя почувство­вала.

– Что-то заболела я, мама, после этой рыбы.

– А ты приляг, приляг, милая, отдохни.    

– Да нет, мама, пойду я лучше встречать своего хозяина.

Пошла Ружа Вайду встречать, подошла к воротам и только за ограду перешла, как превратилась в рябину –  кусты, букеты.

Воротился Вайда домой, смотрит – нет Ружи.

– Где жена моя? – спрашивает он у матери.

– Она, – отвечает мать, – пошла тебя встречать.

Подошел Вайда к воротам, смотрит – что такое?

Сколько раз ездил – не было рябины, а сейчас стоит.

– Эх, – вздохнул Вайда, – отломаю-ка я веточку рябины да отнесу жене своей Руженьке.

А рябина отвечает ему человеческим голосом:

– Мой молодой муж Вайда, не ломай ты мои кости.

Испугался Вайда, руки к рябине протянул и пре­вратился в дуб раскидистый. Заржал Самуйла, вски­нулся на дыбы и обернулся вереском. Упало седло на землю и стало калиною.        

Отец и мать ждут, когда вернутся сын и невестка. Нет их. Стали искать. Подошел отец к воротам и уди­вился:

– Я на этом месте постарел. Никогда здесь не ро­сло ничего, а теперь смотри, жена: вот дуб и рябина стоят, вереск и калина рядом.

Посмотрел отец на все это и понял, что за беда на его голову свалилась.

Что делать? Невестка погибла, сын погиб. Дают весть Ружиным родителям. Наехали цыгане. Устрои­ли цыганский суд. Не хотела свекровь сознаваться, да только перед цыганской клятвой не выдержала, рас­сказала обо всем: как змею поймала, как накормила Ружу ею и что после этого приключилось.

Привязали цыгане свекровь к лошадиному хвосту, хлестнули лошадь кнутом и пустили в чисто поле. Ни­чего от злодейки не осталось.

Так и стоят с тех пор у ворот: рябина – Ружа, дуб – Вайда, вереск – конь Самуила и калина –  сед­ло цыганское.

3. О Вайде и Руже

Жил да был Вайда, цыган, богатый барин. Не дом у него был, а целый дворец, и работников в том доме полным-полно было. Жил Вайда своим умом, не воровал, копейки денег чужих за всю свою жизнь не взял, только лошадьми занимался – менял, продавал, покупал, на том и состояние свое нажил. И был у Вайды конь знаменитый, на всю округу гремела сла­ва о том коне. Диковинный был конь! Вороной, с гри­вой длинной, как птица летел он над землей, верным другом хозяину своему был, с полуслова его –  понимал.

И вот как-то раз прослышал Вайда о том, что в одном дальнем цыганском таборе живет Ружа-красавица и нет этой Руже равных среди цыганок по кра­соте и уму. И решил Вайда поехать и посвататься к Руже. Да не просто поехать и посвататься, а заодно и испытать ее, так ли умна она, как говорят о ней.

Перекрасил Вайда своего вороного коня, сам пере­оделся в лохмотья и стал похож на нищего цыгана, а конь его – на клячу захудалую. И отправился Вайда к Руже.

Перед тем как к табору, где жила Ружа, подъе­хать, Вайда еще в грязи вывалялся, так что совсем жалкий вид у него стал. Подошел он к цыганам и по­просил жалобно:

– А что, братья, не дадите ли мне одежонку ка­кую-нибудь, штаны поновей, рубаху, чтобы в ней ве­тер не гулял, да сапоги не дырявые? А то я пришел к вам свататься...

– И кого же ты, друг, сватать приехал? – спра­шивают Вайду цыгане, а сами переглядываются и ед­ва смех сдерживают.

– Слышал я, – отвечает им Вайда, – что у вас здесь красавица Ружа живет. Так я ее хочу посва­тать.

Тут уж цыгане не выдержали и прямо в лицо ему расхохотались. И вышли из толпы цыган три брата Ружи, один другого краше и сильнее. Старший и го­ворит Вайде:

– Это уж ты, брат, лишнего хватил. Одежду-то мы тебе дадим, не поскупимся, а насчет Ружи и ду­мать забудь, не по твоему рту кусок, – сказал он, от­правился в полог и выбросил Вайде из шатра поно­шенную одежду.

– За штаны да за сапоги спасибо вам, да только я от своего не отступлюсь. Давайте мне любое испы­тание, на все согласен.

– Ну хорошо,— согласился старший брат, – ви­жу, все равно ты от нас не отстанешь. Садись на свою дохлую клячу и скачи наперегонки с моим младшим братом. Обгонишь – твоя Ружа. А не обгонишь – из­вини, придется тебе уйти восвояси.

А Вайде только этого и надо. Условились они на один круг ехать. Скомандовал старший брат, и кони пустились вскачь. Не успел младший брат и полкруга проехать, а конь Вайды уже к указанному месту при­шел. Нахмурился старший брат. Не по себе ему стало. Как же так? Какой-то нищий цыган на дохлой кляче обскакал его брата на прекрасном коне. Не каждому удавалось перескакать гнедого рысака.

– Ну что ж, младшего ты перегнал, но, прежде чем нам сдержать слово, придется тебе еще раз поме­риться силами, только со средним братом.

Вывели среднему брату серого рысака, и услови­лись они с Вайдой на два круга ехать. Взмахнул старший брат рукой, и помчались кони. Да только не успел средний брат и круга сделать, а Вайда на своей лошадке к указанному месту примчался.

– Ну что ж, выполнил я и второе твое условие, – сказал Вайда старшему брату, – выполняй и ты свое обещание.

– Нет, рано, – ответил ему старший брат, – при­дется тебе со мной наперегонки ехать.

– Хорошо, – согласился Вайда, – только пускай сама Ружа на наши скачки смотрит, пусть свидетелем будет нашего с тобой поединка.

Позвали братья Ружу. Вышла она из шатра, взмах­нула платком, и, как и в первый и во второй раз, по­мчались кони вперед. Не успел старший брат и пол­круга сделать, как Вайда уже круг закончил, подско­чил к Руже, подхватил ее на седло — и только его и видели. Закричали цыгане, да поздно было. Хотели было погоню снарядить, да сообразили, что у Вайды такой конь, за которым гнаться бесполезно. За тысячи верст отъехал Вайда со своей Ружей от того места, где стоял ее табор. Привел Вайда Ружу в невзрачную палаточку вместо богатого шатра, вся в заплатках она была, жалкий скарб внутри лежал, грязный да побитый. Ну нищий нищим!

Залез Вайда в палатку, сел на пол и говорит:

– Ружа, хозяюшка, уж больно хочется мне чай­ку попить, поставь водички вскипятить.

– Вайдушка, – отвечает Ружа, – я бы рада поста­вить, да не в чем.

– Как это не в чем? — удивился Вайда. – Смотри-ка, вон висит котелок, я в нем деготь для колес держу. Вот в нем и вскипяти.

Ничего не сказала Ружа, не обиделась, не удиви­лась, взяла котелок этот, пошла на речку да так его песочком вычистила да вымыла, что загорелся он на солнце, а если глянуть на него, то можно было уви­деть свое отражение. Набрала Ружа в этот котелок воды, на огонь поставила, чаю вскипятила. Сели они с Вайдой у костра, попили чайку, да и спать улеглись.

Наутро проснулся Вайда, глядит: в палатке все убрано, все по своим местам лежит, все чисто – глаз радуется.

– Ружица, – промолвил Вайда, –  совсем у нас с тобой денег нет, придется мне на базар пойти да продать там свою лошадку. А деньги выручу – куплю что-нибудь для нас с тобой, чтобы жили не впроголодь.

         Взял Вайда лошадку за повод и повел ее по доро­ге в город. Да только не дошел Вайда до города. Ед­ва скрылась из виду его палаточка, как вскочил Вай­да в седло и пустил своего коня вскачь к реке, иску­пал его, отмыл, расчесал гриву, заплел ее, и стал конь прежним красавцем-вороным. Поехал Вайда в свою усадьбу, отдал коня работникам, а сам взял пу­стую бутылку из-под водки, в карман ее положил и домой к Руже отправился. Идет, песню поет:

Ай, загулял я, загулял,

Ай, денег нету ни гроша…

Услышала Ружа голос мужа, вышла ему навстре­чу, спрашивает:

– Ну что у тебя там получилось? Продал конька своего?

– Да, продал...

– И много денег выручил?

– Дали мне за него бутылку водки, да не донес я ее до тебя – по дороге выпил, – промолвил Вайда и вытащил из кармана пустую бутылку.

Ничего не сказала Ружа, не обиделась, не рассер­дилась, а уложила Вайду спать. Наутро говорит Вай­да Руже:

– Что ж делать нам, Ружа, уже третий день мы не едим ни крошки. Придется тебе к своим братьям идти. Попроси у них что-нибудь из одежды, денег по­проси, чтобы жить на что было. Не откажут они, если ты их попросишь.

Собралась Ружа и отправилась к своим братьям. Долго ли, коротко ли, пришла она к ним. Обступили ее братья, расспрашивать стали, как ей с мужем жи­вется.

– Да разве жизнь это? — сказала Ружа брать­ям. – Ни кола ни двора, была лошадка, да и ту пропил. Придется, видно, мне милостыню просить...

– Не возвращайся к нему, Ружа, – сказал стар­ший брат, – чем с таким непутевым быть да горе мы­кать, живи дома, мы тебя в обиду не дадим.

– Что вы, братья мои? Спасибо вам за доброту вашу, но вы забыли закон цыганский: ведь я жена ему, а значит, должна век свой в нужде и горе, в бе­де и в радости быть ему верной.

И то правда, братья, – согласился старший брат. – Не пристало нам цыганские обычаи нарушать. Ведь сама она его полюбила, никто ее не неволил. Го­вори, сестрица, зачем пришла?

– Помогите мне, братья, в нужде моей, выручите деньгами да пожитками.

Ну что ж, делать нечего, нагрузили братья целую повозку разного добра, запрягли пару лошадей, и по­ехала Ружа обратно к Вайде.

Как увидал Вайда, что Ружа с добром вернулась, похватал все вещи да поразбросал куда попало. Не­долго прожили они на те деньги, что братья Руже да­ли. Пришло время, и принялся Вайда потихоньку все добро на базар таскать и продавать. А обратно каж­дый раз он возвращался пьяный да пустую бутылку в кармане приносил.

Пару лошадей Вайда продал последними.

И вот настал день, когда снова в палатке Вайды и Ружи не осталось ничего: ни корки хлеба, ни копейки денег. Но ничем не попрекнула Ружа Вайду, деля с ним нужду и голод.

В одно прекрасное утро слышит Ружа: кони у па­латки храпят, бьют копытами. Выбегает она и видит: стоит тарантас богатый, запряженный тройкой лучших рысаков, а на тарантасе сидит муж ее Вайда.

– Садись, Ружа, – кричит Вайда, – садись, женушка моя, уж я тебя прокачу как полагается у нас, у цыган.

Испугалась Ружа, подумала, мол, украл он у бога­того барина лошадей и тарантас.

– Что ты, Вайдушка, что ты наделал? Догонят тебя – убьют. Как же я без тебя жить буду?

– Садись, не бойся, ничего с нами не будет.

Села Ружа в тарантас, взмахнул Вайда кнутом, рванулись кони да понеслись по дороге так, что пыль столбом поднялась. Приезжают они в город и завора­чивают к самому шикарному магазину. Заходят.

– Выбирай себе, Ружа, любое платье, какое толь­ко тебе понравится.

– Что ты, Вайдушка, о чем ты говоришь? Ведь ни копейки-то нас с тобой денег нет, чем платить бу­дем?

А Вайда все на своем стоит:

– Выбирай, о деньгах не заботься.

Выбрала себе Ружа платье, надела его и словно преобразилась, как царица стала. Да и Вайда перео­делся во все новое и дорогое. Смотрят на них люди, не налюбуются.

Сели они в тарантас и поехали к Ванде в имение. Как увидала Ружа дом богатый, так чуть с тарантаса не упала. Поняла она, за кого замуж вышла, почув­ствовала, что проверял Вайда ее верность и предан­ность.

Устроил Вайда пышную свадьбу, а перед самым пиром сказал жене:

– Пригласи, Ружа, братьев своих. Да только ска­жи им: пойдут – битые будут и не пойдут –  битые будут!

Улыбнулась Ружа, но ничего не сказала мужу, а за братьями отправилась. Передала им слова Вайды. Явились братья нехотя.

Подошли они к богатому дому Ванды, а их не пу­скают.

– Не велел хозяин бедняков пускать, велел прочь их гнать, – сказали братьям работники.

– Да ведь шурины мы ему! Пришли по пригла­шению.

Кликнули работники Вайду. Велел он пропустить братьев.

Стали гости за стол рассаживаться, выпивать ста­ли да разговаривать. Хотели братья за стол сесть, да тут Вайда вмешался:

– А помните ли вы, как я к вам бедняком при­шел? А как вы надо мной издевались да насмехались? И одежду дали рваную и поношенную... Разве цыгане так поступают? Ну-ка, работники, гоните их отсюда в три шеи!

Схватили работники дубинки да крепко поколоти­ли братьев Ружи, а потом из дома Вайды вытолкали взашей.

А у Вайды с Ружей жизнь завязалась счастливая на долгие года.

4. О Вайде и Руже [вариант]

Были цыгане, цыгане богатые. Ездили эти цыгане по лесам большим табором. В одной семье был парень молодой, которому уже время подошло ехать сватать­ся. Звали этого парня Вайдой. Всем был хорош Вай­да, только один был у него недостаток – сильно он заикался. Прослышал Ванда, что там-то и там-то, в таком-то и таком-то таборе есть красавица Ружа. Вот и решил он поехать свататься к этой Руже.

Подъезжает Вайда к тому табору, где жила Ружа. Остановился неподалеку. Думает: «Если пойду сва­таться по обряду, то мне и отказать могут, когда уз­нают, что я заикаюсь. Украду-ка я Ружу тайком от родителей».

Как задумал, так и сделал. В одно прекрасное ут­ро пошла Ружа за водой. Только к реке подошла, как из кустов выскакивает Вайда, хватает ее, бросает на коня и говорит:

– Кричи не кричи, а все равно быть тебе моей женой.

Что делать Руже? Значит, судьба такая. Пришлось ей голову платком повязать, пришлось по чужой воле в чужой шатер идти, чужого батьку батькою, а чу­жую матку маткою звать. И все, может быть, было бы хорошо, кабы Вайда не заикался. А от этого жизнь Ружи с Вайдой совсем не сложилась.

Короче сказать, убежала Ружа от такой невыноси­мой жизни обратно к родителям. Ну а родные есть родные. Простили они ей, что нарушила она цыган­ский закон, пустили жить к себе обратно. Да к тому же увез-то он ее, как вор, нахально...

А Вайда, как узнал, что жена от него сбежала, проклял ее страшным проклятием. Полюбил он ее, а от этого и горе горше, и тоска сильней.

Как-то раз, дело в какой-то праздник было, со­бралась Ружа в церковь. Идет она и вдруг видит: око­ло дороги лежит цепочка. Подошла Ружа поближе, пошевелила ногой эту цепочку, а она обвилась, как живая, вокруг Ружиной ножки и потащила красавицу-цыганку под землю. Онемела Ружа от страха, так, ничего не сказав и не вскрикнув, под землю ушла. Только скрылась она под землей, как на этом месте выросла раскидистая рябина, красная-прекрасная. Поглядишь на нее – так и хочется веточку себе на память сломать.

И надо было такому случиться, что по тон же дороге в ту же церковь ехали Вайда и его родители. Как увидел Вайда рябину, так сразу направил к ней коня, а рука его сама собой потянулась сорвать веточ­ку. По едва коснулся он листьев рябины, как она про­шептала ему человеческим голосом:

– Вайда, на пхагир мирэ васта! Мэ сом Ружа – бары раны. (Мол, не ломай, Вайда, мои руки, я Ру­жа – большая барыня.)

Вайда так испугался, что даже с коня на землю слетел. Три дня потом отхаживали его отец с ма­терью, едва отходили. Только после этого случая сильно изменился Вайда. Продал он всех лошадей, все свое хозяйство продал и построил вокруг этой ря­бины часовенку. Купол этой часовенки сделал хру­стальным, чтобы свет в нее проникал. Вот и стал Вай­да жить в этой часовенке, и каждую ночь приходила к нему Ружа в облике человеческом, а поутру снова в рябину превращалась. Такое их в жизни ждало на­казание: ее – за то, что цыганский закон нарушила, а его – за обман.

5. Вайда и Ружа [вариант окончания]

Когда женился Вайда на Руже, подошел к нему тесть и говорит:

– Учти, Вайда, ничего не умеет делать дочь моя Ружа, к домашней работе она не приучена, по цыган­скому делу ничего не понимает, все у нас в доме за нее делали.

Ничего не ответил ему Вайда, а взял жену свою и уехал из дома тестя. Разбил Вайда в лесу палаточку, костерок развел, а Ружа на телеге сидит, ждет, пока Вайда ее оттуда снимет. Взял Вайда Ружу на руки, поднес к костру и посадил прямо у огня, а сам давай в огонь ветки подбрасывать! Жарко стало Руже. Кри­чит она:

– Оттащи меня от огня, Вайда, а то мне невмо­готу!

А тот будто и не слышит. Вот уже скоро одежда на Руже загорится. Не выдержала она, вскочила с ме­ста и бегом от огня.

Подходит тогда к ней Вайда и говорит:

– Выходит, обманул меня твой отец, раз уж ты сама с земли встала, значит, сама можешь и хозяй­ство вести.

С той поры словно подменили Ружу, стала она та­кой хозяйкой, что Вайда на нее не налюбуется. И по цыганскому делу ей равных не было.

Прошел год, и поехали Вайда с Ружей к Ружиному отцу. Не было у Вайды коня в то время, потому и приказал он жене своей в телегу впрячься и на себе все пожитки везти, а сам влез на телегу и только кну­том помахивает.

Как увидел отец Ружи такое, аж похолодел. А Вайда подходит к нему и. смеясь, говорит:

Выходит, не прав ты был, тесть, когда о дочери своей такое говорил, видишь, выучил я твою Ружу, как надо жить по-цыгански. А ты что думал? Что я к тебе в работники нанялся? Нет, не работником я во­шел в твой дом, а зятем. Мне твоего богатства не надо, я и сам не беден.